Вспомним Довлатова

[palermo]

23 года назад не стало Сергея Довлатова...
Вспомним.

"— У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. А я человек хороший. Заявляю без тени смущения, потому что гордиться тут нечем. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека.Женщины любят только мерзавцев, это всем известно. Однако быть мерзавцем не каждому дано. У меня был знакомый валютчик Акула. Избивал жену черенком лопаты. Подарил ее шампунь своей возлюбленной. Убил кота. Один раз в жизни приготовил ей бутерброд с сыром. Жена всю ночь рыдала от умиления и нежности. Консервы девять лет в Мордовию посылала. Ждала...
А хороший человек, кому он нужен, спрашивается?.."

• Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?
• Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант... А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
• Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает.
• Интродукция затянулась. Мы должны переспать или расстаться.
• Ты утверждаешь — значит, не было любви. Любовь была. Любовь ушла вперед, а ты отстал.
• Когда человека бросают одного и при этом называют самым любимым, делается тошно.
• Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно.
• Единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд.
• Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество — никогда...
• Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.
• Знаешь, что главное в жизни? Главное то, что жизнь одна. Прошла минута, и конец. Другой не будет...
• Чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции.
• Любовь — это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов...А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.
• «Главное в книге и в женщине — не форма, а содержание...» Даже теперь, после бесчисленных жизненных разочарований, эта установка кажется мне скучноватой. И мне по-прежнему нравятся только красивые женщины.
• Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.
• Живется мне сейчас вполне сносно, я ни черта не делаю, читаю и толстею. Но иногда бывает так скверно на душе, что хочется самому себе набить морду.
• Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только — да или нет.
• Человек человеку — всё, что угодно... В зависимости от стечения обстоятельств.
• Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то...
• Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее — это когда зовут, а ты не идешь.
• Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречён.
• «Жизнь прекрасна и удивительна! » — как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
• Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.
• Это безумие — жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится...

[palermo]

...Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:
— Извините, могу я задать вопрос?
— Слушаю вас.
— Это дали?
— То есть?
— Я спрашиваю, это дали? — Тиролец увлек меня к распахнутому окну.
— В каком смысле?
— В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.
— Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
— У меня была открытка… Я — филокартист…
— Кто?
— Филокартист. Собираю открытки… Филос — любовь, картос…
— Ясно.
— У меня есть цветная открытка — "Псковские дали". И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить — это дали?
— В общем-то, дали, — говорю.
— Типично псковские?
— Не без этого.
Мужчина, сияя, отошел…

[palermo]

Стала она врать. Я в таких случаях молчу – пусть. Бескорыстное враньё – это не ложь, это поэзия.
* * *
– Вы – алкоголик?
– Да, – четко ответил Жбанков, – но в меру...
* * *
– У тебя есть машина?
– Ты спроси, есть ли у меня целые носки.
* * *
Как обычно, не хватило спиртного, и, как всегда, я предвидел это заранее. А вот с закуской не было проблем. Да и быть не могло. Какие могут быть проблемы, если Севастьянову удавалось разрезать обыкновенное яблоко на шестьдесят четыре дольки?!.
* * *
В журналистике каждому разрешается делать что-то одно. В чем-то одном нарушать принципы социалистической морали. То есть одному разрешается пить. Другому – хулиганить. Третьему – рассказывать политические анекдоты. Четвёртому – быть евреем. Пятому – беспартийным. Шестому – вести аморальную жизнь. И так далее. Но каждому, повторяю, дозволено что-то одно. Нельзя быть одновременно евреем и пьяницей. Хулиганом и беспартийным... Я же был пагубно универсален. То есть разрешал себе всего понемногу.
* * *
Бушу протянули стакан ликера. Буш охотно выпил и сказал:
– Мне нельзя. Я на задании.
* * *
– Отсебятины быть не должно.
– Знаете, – говорю, – уж лучше отсебятина, чем отъеготина.
– Как? – спросила женщина.
– Ладно, – говорю, – всё будет нормально.
* * *
Кто живет в мире слов, тот не ладит с вещами.
* * *
– Что значит – «нажрался»? – возразил Потоцкий. – Да, я выпил. Да, я несколько раскрепощён. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв...
* * *
Он был пьян, но и в этом чувствовалась какая-то хитрость...